Александр Филиппов, основатель известного бренда женской одежды «Петербургский стиль», рассказал, почему швеи нуждаются в поддержке больше, чем дизайнеры, поможет ли уход иностранных брендов с рынка отечественным маркам и чем отличаются кризисы, через которые за 20 лет существования прошла его компания.


— Мы общаемся с вами в середине апреля. Как за последний месяц изменился ваш бизнес?
— Глобально добавилась неизвестность. Мы отшиваем свою одежду сами, но уже вынуждены были поднять цены на продукцию, так как подорожали ткани и фурнитура. Запасов по закупкам сейчас осталось на несколько месяцев. По пессимистичным представлениям, на пару месяцев, по оптимистичным — на полгода. А дальше нужно ждать, когда наладятся новые цепочки, чтобы понимать, насколько всё станет дороже.
— Ваши поставщики на паузе?
— Нет, они поставляют, но наценку делают с большим запасом, несмотря на то что продают ещё старую закупку. В цену они закладывают и будущий рост валюты, и проценты за конвертацию, и пошлины. Сегодня мы рассчитываемся за завтра.
— Реакция со стороны ваших покупателей тоже наблюдается?
— Конечно! Только в марте мы вынуждены были закрыть два магазина из десяти — один в Петербурге и один в Барнауле. Розница сразу чувствует, когда падает платёжеспособность населения. Одежда не является предметом первой необходимости, и впрок её редко покупают, в кризис люди предпочтут донашивать то, что есть. Потребительская модель «зашёл в магазин и спонтанно купил новую вещь» перестаёт работать.
Цены на одежду заметно выросли. Если раньше блузка или брюки стоили в масс-маркете в диапазоне 3000‑5000 рублей, то сейчас они стоят уже на 15‑30 % дороже. Подорожало вообще всё: и продуктовая корзина, и лекарства, и услуги, и запчасти… Теперь человек расставляет приоритеты. А наш основной клиент — женщина. Выбирая между кроссовками для ребёнка и новой юбкой для себя, она, конечно, выберет интересы ребёнка. Выбирая между новой коллекцией и скидками, она выберет скидку.
— В цены за «старые» вещи вы тоже вынуждены закладывать расходы на новые закупки?
— И не только. Ведь в наценку вкладываются все расходы: предстоящие закупки, зарплаты, кредиты, логистика, которая вырастет, потому что контейнеры стоят, везти товар будут дорогими фурами. Если мы не можем работать в прибыль, то это неправильно. Это не бизнес, если нет развития.

— При этом ваша компания прошла уже не один кризис. Вы уже выработали стратегию? Знаете, как действовать в таких ситуациях?
— Мы прошли даже дефолт. Но есть разница между прошлыми ситуациями и нынешней. Прошлые кризисы были экономическими, поэтому вслед за падением всегда шёл рост. А сейчас и характер кризиса другой, и мы ещё не понимаем, когда достигнем дна, каким будет потенциал роста.
Российская текстильная промышленность обеспечивает внутренний рынок по разным подсчётам на 3‑7 %. Представить трудно, какие вложения нужны, чтобы заместить 93 % рынка. Ведь необходимо абсолютно всё: сырьё, переработка, производство тканей и фурнитуры, швейные цеха, сбыт. Я думаю, сейчас быстрее и эффективнее будет наладить поставки готовой продукции из Турции, Индии и Китая.
— Меры поддержки для разных отраслей будут прорабатываться до конца мая 2022 года. Но, возможно, какие‑то начинают действовать уже сейчас?
— Пока мы не заметили никаких мер поддержки, и у меня складывается ощущение, что их разрабатывают люди, далёкие от истинных нужд промышленников. Вот, например, где‑то для кого‑то предусмотрели субсидии. Зачем? Надо создать условия, чтобы предприниматели не нуждались в субсидиях. Или кредитные каникулы. Чем они помогут? Вы только накопите свой долг, и он потом всем комом вас и задавит. Если требуется масштабная помощь, значит кризис системный. Создайте условия, а бизнес сам разберётся и вытащит отрасль.
Если говорить о том, что реально может помочь, то надо убирать НДС, НДФЛ, освобождать от налогов или резать их раза в три, снижать ввозные пошлины на ткани и сырьё. У города есть недвижимость — почему бы не предоставить её под цеха и производства на хороших условиях?
Нужно снижать пошлины на ввоз тканей, при этом оставлять высокие пошлины на ввоз готовой продукции. Это будет стимулировать швейные фабрики и цеха. А если убрать пошлины на сырьё, то в России откроются ткацкие фабрики. То же самое по ввозимому оборудованию, комплектующим и по специальным налоговым режимам. Как только бизнесмены поймут, где для них открывается ниша, они сразу сами всё в ней сделают.
Ещё нам катастрофически не хватает профессиональных швей. Чтобы одеть страну, нужны не дизайнеры, а швеи. Престиж этой профессии утерян. Труд сложный, не всегда хорошо оплачивается. Я в своей компании предлагаю швеям хорошую зарплату, но никто из них не хотел бы для своей дочери такого же профессионального будущего. Завозить кадры из ближнего зарубежья опять же не вариант: они конвертируют свои зарплаты в доллары, когда отправляют их на родину, и сейчас им просто не выгодно работать в России.
— Одна из важных мер поддержки — освобождение бизнеса от проверок. Вам она помогает?
— Проверки нам особенно не мешают. Но действительно важной мерой была бы отмена маркировки одежды. Потому что для честных производителей она ни на что не влияет, только увеличивает расходы. А те, кто торгуют контрафактом, так и продолжают это делать.
— С рынка ушли многие зарубежные бренды одежды. Российским теперь будет легче?
— Нисколько не легче. Потому что дело не в конкуренции, а в общем спаде платёжеспособности. Люди сильно закредитованы, их траты растут. Сейчас они в магазине одежды на 10 тысяч рублей смогут купить одну, в лучшем случае две вещи. В то время как раньше в масс-маркете на эту сумму можно было купить 3‑5 вещей. И ещё важно понимать, что покупательское настроение в целом упало. Импульсивные покупки происходят, когда человек чувствует стабильность. Он, может быть, и не зарабатывает много, но знает, что сейчас потратит, а через две недели гарантированно получит аванс или зарплату. Теперь же люди теряют работу и уверенность.
— К слову о перестройке рынка в плане ценообразования. Как и чем заполнится ниша дешёвой одежды?
— Картина окажется похожей на ту, что мы видели в 1990‑х: когда на рынках продавались китайские вещи в несколько раз дороже себестоимости, и люди в массе своей всё равно делали только пару основных покупок на сезон. Например, одни ботинки и джинсы. Они были отвратительного качества, но это всё, что большинство из нас могли тогда себе позволить.
— Со стороны торговых центров к вам уже поступают предложения об аренде на хороших условиях?
— Предложения поступают, но условия аренды те же, без скидок. Арендодатели не могут снижать ставку, потому что для них цена обслуживания повышается, кредиты им также надо выплачивать.
— Что вы сейчас планируете делать в своей компании?
— Мы не можем замереть и чего‑то ждать. Мы продолжаем работать. Я хочу расширяться. Сейчас у нас объём производства составляет 4000‑6000 изделий в месяц (это в среднем, иногда больше, поскольку зависит от того, что шьём). Мы можем развиться до 10 тысяч в месяц. Но даже в два раза вырасти пока никак не выходит, потому что нет швей. Сегодня в цехе работает 30 швей, а надо 60. Взять их неоткуда.
По оборудованию есть вопросы: раньше швейная машина стоила 35 тысяч рублей, теперь 70 тысяч. Мы покупаем оборудование в Японии и Китае. Предвижу вопрос: можно ли заместить производство машинок? Нет, пока нельзя. У нас лет тридцать не выпускается швейное оборудование. Может быть, где‑то сидит какое‑то одно дотационное предприятие, но оно вообще не в состоянии что‑то заместить.
Нужны огромные вложения, чтобы мы смогли достичь импортозамещения в производстве одежды. Уже несколько лет мы говорим с правительством города о создании кластера лёгкой промышленности, но воз и ныне там (с 2019 года в Санкт-Петербурге работает Кластер инновационной индустрии моды. — Прим. ред.).
Из хорошего: на производстве кроме собственной линейки мы отшиваем одежду ещё для пяти заказчиков, включая один немецкий и два итальянских бренда. И эти клиенты пока не уходят, продолжают с нами сотрудничать. Наверное, сейчас все мы можем только ждать, работать и надеяться на лучшее.
Светлана Морозова, специальный корреспондент «Легпром ревю»